Уходя, оставить след… Эмилий Николаевич Арбитман – историк искусства и художественный критик

0
350

В последнее десятилетие своей жизни Эмилий Николаевич особенно охотно писал рецензии. Писал он их изредка и раньше. Запомнилась превосходная рецензия начала 1980-х годов на достаточно сложную книгу Е.Б. Муриной «Проблемы синтеза пространственных искусств (очерки теории)». М., 1982, написанная для очередного выпуска сборника «Советское искусствознание». Однако по причине политических претензий, предъявляемых тогда автору книги, рецензия не была опубликована.

В 1990-е он обращался к этому жанру особенно часто. Публиковал их и в столичном журнале «Новое литературное обозрение» и особенно часто в саратовском журнале «Волга», который обрёл на время в ту пору по-настоящему столичный уровень.

Естественно, что он не прошёл мимо новой монографии о Н.Н. Ге А.Г. Верещагиной, отмеченной, на его взгляд, «печатью исследовательской робости», написанной как бы с позиций ушедшей эпохи. Достоинства её он видел в углублении представлений о раннем творчестве Ге, в доказательных утверждениях о влиянии на него современных итальянских мастеров и о знакомстве русского живописца с идеями импрессионизма. А главным недостатком то, что творчество этого живописца рассматривается вне основных проблем искусства его эпохи, что спрямлена сложнейшая проблема отношений Ге и Льва Толстого.

Проблемы русского художественного зарубежья и его отношения с национальной художественной традицией заинтересовали Э.Н. Арбитмана в книгах  Михаила Германа о живописце Оскаре Рабине и автобиографическом повествовании скульптора Эрнста Неизвестного «Судьба». Значение «парижской школы», созданной в начале ушедшего столетия выходцами из разных стран, убеждающе осмысленное в книге Б.И. Зингермана, на взгляд рецензента в состояло в том, что живописцы эти, стремясь к обновлению традиционного искусства, своими новаторскими исканиями и обретениями прославили город своей судьбы.

Тематика его рецензий разнообразна: он приветствует выход «Вопросов искусствознания» (1993), преемственно продолжающих традицию серьёзных искусствоведческих изданий, давая оценку конкретному сборнику по проблемам художественного авангарда; рассуждает о достоинствах переизданной книги Эжена Фромантена «Старые мастера» или о книге А.А. Аронова «Золотой век русского меценатства», акцентируя отличия прежней бескорыстной благотворительности от нынешнего спонсорства; оценивает принципы отбора имён в биографическом словаре «Художники русской эмиграции»; рекомендует для чтения и просмотра книги талантливых искусствоведов Глеба Поспелова о художественной группировке «Бубновый валет» или Виталия Манина об Иване Шишкине и Аристархе Лентулове, альбом репродукций с произведений Бориса Григорьева.

Особым его предпочтением пользовались искусствоведческие труды, исследующие движение художественного процесса на разных его этапах. К примеру, рецензируя книгу Г.Ю. Стернина «Художественная жизнь России второй половины Х1Х века», М., 1997 или книгу Д.В. Сарабьянова «Русская живопись. Пробуждение памяти». М., 1998, он получал не только пищу для раздумий о судьбах отечественного искусства, но также возможность профессионального тренинга и освежающий творческий заряд. Эмилий Николаевич получал истинное наслаждение от чтения таких книг, радовался им, как интересному собеседнику.

Называя Григория Стернина искусствоведом-культурологом, он хорошо понимал значение подобного определения, ибо сам в значительной мере был таковым. Понятна поэтому казавшаяся несколько неожиданной для Арбитмана его рецензия на книгу «Беседы с Шнитке» (М., 1994). «Эту книгу читаешь с неослабевающим интересом, не будучи меломаном, – писал он, – потому что её предметом являются не автономные задачи музыки (но и музыки тоже!), а общие проблемы мировоззрения и морали». («Волга». 1995. №. 10. С. 169).

Те же проблемы волновали его при чтении издания, посвящённого выставке «Берлин-Москва. 1900-1950».Особое внимание уделено в его рецензии культурной политике двух тоталитарных государств, взаимная беспощадная критика которых ничуть не умаляла их типологической идентичности: «Тоталитарные режимы враждебны самой сущности искусства, стремясь превратить его в простую «смазку» для политической машины. За «роман» с дурно пахнущей идеей заплатили многие интеллигенты». («Волга». 1996. №. 10. С. 151)

Тема эта для исследовательского интереса Э.Н. Арбитмана совсем не новая. Его диплом на историческом факультете СГУ был посвящён искусству нацистской Германии, и, как именовалось это тогда, «нездоровые аналогии», «искусства» германского рейха с искусством сталинской поры сознавались им к началу 1960-х вполне отчётливо. Иллюзий у трезвомыслящего молодого историка не было уже тогда. А быть может, и раньше. Как не было и заблуждений по поводу того, какого рода историческая общность создалась на одной шестой земного шара, и что собою представляет массовидный советский человек, образующий её.

Поэтому вполне понятен его интерес к исследованию столь любопытного социокультурного феномена, проделанному авторским коллективом под руководством Ю.А. Левады, и опубликованному в книге «Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х». М., 1993. Это издание подтвердило с научной обоснованностью многие предположения, которые делались без каких-либо специальных социологических исследований на основе своего жизненного опыта, собственных горестных раздумий.

Личные столкновения рецензента с тем, что именуют Системой, продиктовали ему раздумья о результатах её неутомимой деятельности: «Этот печальный для Системы итог получился благодаря целенаправленному уничтожению культурной элиты и лишению тем самым власти всякой культурной легитимности. Сама ставка на снижение способностей и запросов, принципиальная опора на посредственность и послушание сыграла с Системой злую шутку». («Волга». 1994. №. 11-12. С. 169).

Исследование последствий воздействия Системы на отечественную культуру привлекли Э.Н. Арбитмана и в исполненной сарказма книге Владимира Паперного «Культура два». М., 1996. Отмечая, что, «будучи крайними в политике, творцы системы оставались консерваторами в эстетике, и любое отклонение от привычного, идущего от Х1Х века, рассматривали как извращение и ненормальность», что настаивая на существовании неких аксиом, которые не следует превращать в проблемы, они тем самым завели художественное творчество в тупик. «Культура-2 пытается соединить несоединимое: идеальный образец с принципами иерархии. Замечено, что с ускоренного размножения совершенства начинается распад системы», – писал он. И его прогнозы на будущее не отличались оптимизмом: «Книге В. Паперного суждена долгая жизнь; вызываемый ею интерес, увы, нельзя считать только историческим. Об этом пишет автор, которому не кажется привлекательной роль зловещего пророка». («Волга». 1997. №. 1-2. 208).

Продолжение:

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Оставьте свой комментарий
Введите пожалуйста свое имя